МОЛИТВА К МАТЕРИ

Друзья, заранее прошу прощения, быть может и не время вспоминать.
А я вот вспомнил, вспомнил все мгновенья, деревню нашу, дом, отца и мать.

Отец и мать мне часто говорили: ”Сыночек, милый, к Богу обратись!”.
И ежедневно обо мне молились, но я любил совсем другую жизнь.

Вино, друзья и сотни развлечений мне ослепили сердце и глаза.
И ослепленный с диким наслажденьем смотрел я в рюмку, а не в небеса.
Молитвы мне страшнее яда были, о Боге я и слышать не хотел.
Летели дни, я жил в грязи и пыли, и думал я, что в этом мой удел.

Мне не забыть, наверное, навеки тот страшный день: отец мой умирал.
Из материнских глаз слез вытекали реки, а я стоял хмельной и хохотал.
Ну, где же Бог твой, что ж Он не спасает? Он исцелитель, что ж ты не встаешь?
Без Бога люди так же умирают, и ты, отец, как все в земле сгниешь”.

Он улыбнулся и сказал сердечно: ”Я жив еще, а ты, сынок, мертвец.
Но знай, что мертвым ты не будешь вечно, и скоро воскресит тебя Творец”.
Отца похоронили, мать молилась, вдвойне молилась о душе моей,
Потоки слез, что за меня пролились, я буду помнить до кончины дней.

Ну, а тогда я думал по-другому, была противней мать мне с каждым днем.
И вот однажды я ушел из дома глубокой ночью, словно вор – тайком.
Тогда кричал я: “Вот она свобода! Теперь я волен в мыслях и в делах”.
Не знал тогда я, что жизнь – болото, ступил на кочку и увяз в грехах.

И жизнь меня как щепку закрутила в водовороте суеты и зла.
Вначале хорошо кружиться было, но вскоре закружилась голова.
И вскоре стал ужасной страшной мукой мне каждый круг и каждый оборот.
Я волю напрягал, ум и до боли руки, но жизнь – водоворот, водоворот.

Вино – источник зла и тысячи лишений. Приятный “круг”, он многих потопил.
Но есть источник жизни и спасенья! Не пил я из него, а из бутылки пил.
Друзья”- какое лживое обманчивое слово, в водовороте есть и этот ”круг”.
О если б жизнь моя могла начаться снова, со мною был единственный и лучший друг.

Круг развлечений в золото одетый, как ярок он, меня он ослепил,
Я был слепцом, не видел рядом Света и в страшном мраке по теченью плыл.
Но кто же мог спасти меня от смерти, от тех “кругов” влекущих так на дно?
Не человек, не человек, поверьте. Ответьте, кто же, ну ответьте, кто?

Метался я не находя ответа. И вот однажды летом в сильный дождь
На улице я друга детства встретил, увидев земляка, почувствовал я дрожь.
Предстал передо мною милый образ, глаза печальные и мокрые всегда.
Забилось сердце, задрожал мой голос и вырвались бездушные слова:

Ну как там мать, меня хоть вспоминает? Наверное, давно уж прокляла?
Хочу заехать все, да время не хватает, сам понимаешь, то работа, то дела”.
Дела?! Работа?! Помолчал бы лучше, твои дела не трудно угадать.
Я расскажу, но только сердцем слушай про то, как ”позабыла” тебя мать.

Когда ты скрылся, мать твоя от горя вся поседела, ведь тобой жила.
И каждый день с невзгодой лютой споря, шла на распутье и тебя ждала.
И руки простирая свои к Богу, молясь во имя пролитой крови,
Она стояла влитая в дорогу столпом Надежды, Веры и Любви.

Ну а когда стоять была не в силах, когда в постель она совсем слегла,
Кровать к окну подвинуть попросила, смотрела на дорогу и ждала”.
Его слова стремительным порывом с души сорвали равнодушье враз.
Я задрожал и прошептал пугливо: ”Скажи, что с ней? Она жива сейчас?”

Сейчас не знаю, уезжал – дышала, в бреду шептала странные слова:
Сыночек, милый, ты пришел я знала”,- а ты “работа”,говоришь, “дела”.
Я побежал подстегнутый, как плетью, одним желаньем жгучим, как огонь,
Увидеть мать, не опоздать, успеть бы, упасть пред ней, раскаяться во всем.

Вокзал и поезд. И одно лишь слово в висках стучало молота сильней.
Хотел не думать, но напрасно, снова я слышал лишь одно – скорей, скорей!
Вот поезд стал, я вышел. От волнения меня трясло и что-то жгло внутри.
Я в ночь шагнул дрожащей страшной тенью, от пламени горевшего внутри.

Знакомая дорога и деревья, и только не знакомый сердца стук.
Вот кладбище, за кладбищем деревня. Могилы, и отца я вспомнил вдруг.
И ноги как-то сами повернули и, в тишине зашелестев листвой,
Меня к его могиле потянуло заросшей и заброшенной тропой.

Я шел до боли напрягая зренье. Склоненная березка, значит здесь.
Впервые в жизни встал я на колени прижав к щеке холодный мокрый крест.
Отец, прости безумную ошибку! Ты прав, ты жив, я слышу шепот губ.
Стоишь ты предо мной, твоя улыбка. А я – зловонный, сгнивший, мерзкий труп.

Но я заботой и любовью к маме сотру все прошлое, клянусь тебе!
И ты, мой папа, будешь в сердце с нами”. А если…, если мать уже в земле?
И сердце снова бешено забилось. Я оглянулся – тьма, ни зги кругом.
И вдруг – луна. Окрестность осветилась, и я увидел рядом свежий холм.

И лишь луна и звезды только знают, как я со стоном на могилу пал,
И мамин холмик обнимал рыдая, и землю по-сыновьи целовал.
Ты слышишь, мамочка, прости родная, не надо, не молчи, раскрой уста,
Давай молиться вместе дорогая. Встань, мама, слышишь, умоляю, встань!”

Но холм молчал, дыша могильным тленьем. Кругом ни звука, как будто мир уснул.
И вдруг я понял, кто мне даст прощенье и к небу с воплем руки протянул.
И эта ночь последней стала ночью в моей безбожной жизненной ночи,
Она открыла мне слепые очи, и я увидел новый чудный мир.

Вы, матери, имеющие сына, прострите ваши руки к небесам
И верьте, что молитвы эти сильны творить и после смерти чудеса!
Вы, сыновья, забывшие о Боге, взгляните на молящуюся мать
И встаньте рядом, чтоб в своей дороге, вам эти слезы не пришлось пожать!”